Пыльная дорога, глубокий вдох и шаг следом за моим проводником.
Этот путь с самого начала казался проклятым: сложно было сначала встретиться, потом купить билеты, потом добраться. Мы сделали всё, чтобы дорога вышла проще и корче. И всё равно пришлось шагать в два раза больше, чем мы планировали. Я неуверенно смотрела в спину попутчику – его раздражение на мои неловкость и неопытность расстраивали меня, делая совсем унылым спутником. Потому и шли молча.
И тишина открыла мне глаза, и мир стал иным.
Под ногами пыльная дорога раздолбанного асфальта. В волосах ветер и солнце. А вокруг медовый запах цветочных полей и шум трав на далёких холмах. Это чувство дало силы – походка стала пружинистой и лёгкой, а на губах сама по себе появилась идиотская ухмылка. Хотелось горделиво встряхнуться, расправиться и пойти с удвоенной скоростью, доказывая себе и дороге, что я могу её осилить. Что я есть идущий.
Мой, показавшийся в начале угрюмым и несколько надменным, попутчик дал о себе знать оглянувшись мне под ноги. Я проследила его взгляд – в дорожной пыли блестели бирюзовым цветом бусины потерянного кем-то браслета. Мы были готовы пройти мимо, но вдруг…
- Ну, нет, я так не могу! – мой попутчик вернулся пройденные метра пять назад и подхватил с земли безделушку. – Не могу бросить.
Чёрная ниточка спряталась в карман комбинезона.
«Дорожный артефакт».
И вот, я уже смотрю в спину не попутчику, которому ужасно не повезло со мной, но настоящему путешественнику. Жилистые руки, как будто бы сплетены из канатов. На запястье белеет огромный шрам со следами швов. Сам по себе невысокий – еле-еле достигает моего роста. Черноволосый, остролицый – полностью оправдывает свою лисью кличку. Непропорционально большая ладонь вновь выуживает из кармана телефон – попутчик сверяется с картой. А я таки позволяю себе ухмыльнутся, ведь путешествие всё же того стоит.
Кулак с оттопыренным вверх большим пальцем взметнулся. Остановилась мимо проезжающая машина.
- Нам бы в Черемшанку, подбросите? – спокойно и буднично спросил он, будто водитель – старый знакомый. Шофёр – усатый мужчина в летах – согласился подбросить нас к въезду в посёлок. Мы шустро загрузились на заднее сиденье. Я лишь и смогла, что выдохнуть тихое: «Спасибо».
Удивительно, как поездка в пять минут сократила нам почти половину пути. Мы вылезли из автомобиля так же быстро, как и погрузились туда. Под нашими ногами вновь появилась дорога. Попутчик мой вновь зашагал вперёд – я следом. Он вновь сверился с картой, обернулся, азартно ухмыльнулся.
- Интересно, я смогу дойти дальше без карты? Так-то, дорогу я помню… - задумчиво произнёс он.
- Ты мой проводник. Как хочешь, так и веди – я-то дороги вообще не знаю. Пойду за тобой, - я пожала плечами, оправляя тяжёлую сумку.
И мы шли. Шли, измеряя шагами дорогу через небольшой дачный посёлок и лес. Нам вслед лаял пёс, но мы лишь молча смотрели на него, не сбавляя шага. Нас нещадно жгло солнце, но мы шли дальше. Всё ближе и ближе слышалось журчание воды и девичий смех. А потом одна из обладательниц оного, заприметив нас, засмеялась ещё задорнее:
- Да ты прикройся! Там люди идут!
- Да ладно, прекрасные дамы, какие люди, что вы? Представьте, что нас нет! – отозвался мой попутчик, разуваясь на берегу и закатывая штанины комбинезона. Я быстро следовала его примеру.
Журчание Качи и его разговор с купальщицами быстро смешался в одно. Мне в ступни врезалось каменистое дно. Холодная вода приятно обняла уставшие ноги, снимая с них тяжесть и жар. Наша дорога подходила к концу. Я уже видела цветные холмики палаточных городков. Мы с попутчиком шли босиком по траве и отмахивались обувью от назойливых слепней. Я спешила следом за ним, думая о том, что мне жаль, что дорога закончилась.
И я надеялась, что однажды я тоже найду свой волшебный дорожный артефакт.

Господи, зачем же так. Зачем? Ему же больно. Хватит, прекрати-прекрати-прекрати.
Я улыбалась, кивала, оставалась милой в чужих глазах. Черый котёнок смешно кусал меня за пальцы. Ладонь холодил стакан сидра. Плакала её совсем маленькая дочь. Мы молчали в неловкости.
"Почему ты с ним не встречаешься? Он тебе не нравится? Он сказал, что ты ему нравишься. Почему бы и нет?"
Потому что года четыре назад он больно обжёг мне губы. Потому что он оставался в памяти солнечным человеком с россыпью медового цвета по плечам. Потому что сейчас он несёт вахту на её могиле. Потому что, когда обжёгся о молоко, начинаешь дуть на воду. Потому что. Потому что. Потому что.
Не надо. Не говори. Ему же больно. Опущенные глаза и тихое, хриплое: "Как ты это себе представляешь, после того, как похоронил любимого человека..." - застывшая улыбка. Ухмылка. Что-то почти на грани оскала. Не злость - пустое отчаянье. Не нужно взрезать швов. Нужно уйти в холодную ночь.
Домой шли в основном молча. Неловкость какая-то и дрожь меж пальцев. Господь, мы этого не заслужили.
Никто этого не заслужил.

Я встретилась с прошлым.
У на прибавилось седины. Его виски посвёркивали белым в рыжем свете фонарей. Мы обозревали жизнь до. Мы заглядывали в жизнь вперёд.
- Был период, когда всё было совсем плохо. Я хотел самоубийством покончить. Но сам как-то не мог, а вот если бы меня на работе…
- Ох… Даже так?
- Да… Просто после того, как я потерял девушку, с которой жил… В запой ушёл. Друзья вытягивали. Она просто пришла с работы, легла спать, ну и… И не проснулась. Сердце.
Когда-то очень давно он говорил, что самые дорогие в его жизни умирают. Мрут, как мухи. Я помню. Я никогда не забуду соль в серых глазах, стакан воды в моих ладонях. Я хотела помочь. "Не трогай..." - и я просто сидела рядом и ждала. Ибо понимала - это боль. Несовладаемая. Несовместимая. Дикая.
И вот, мы вновь идём по улицам этого тихого городка. Вновь нам волосы золотит рыжий свет фонарей. Вновь обнимаемся при встрече, улыбаемся. Вновь говорим - обо всём, ни о чём. О жизни, о квартире, о работе, о любви.
А где-то там, в доме, мимо которого мы шли, пустует комнатка три на пять. Я всё помню. И ты помнишь. Но давно уже не больно. Тянет лишь грустно улыбнуться и пожать плечами. Было весело. Но четыре года за спиной.
Четыре года затесалось в волосах.

И вот, постепенно действующие лица делают шаг прочь со сцены. Дальше будет лишь закулисная дрязгтня и спор за грим…
Я вот задумалась над этим странным невезением. Когда роли отыграны и боль сброшена, начинается новая страница, новая жизнь.
И лишь я сижу и думаю о том, что моя страница так и не перевёрнута. Что я всё ещё сижу на этой сцене, свесив ноги в пустой зрительный зал. Сказка кончилась, впрочем, её никогда и не было. Это был бездарный сценарий.
Я чувствую, что никогда не буду счастливой. Что я сама себе это запретила. Каждый раз, когда я открываюсь и бегу к счастью, меня бьёт в солнечное сплетение. И я вновь ухожу, потирая синяки и переломы. Каждый раз - вывих сердечной мышцы.
И есть ощущение, что это просто не моё. Ощущение, что вот такой вот путь - быть вечно не той самой. Быть вечной: "Она обязательно найдёт счастье". Ощущение, что роль моя в этом. В извечном почти-почти, но не то. Быть всегда потерянным шансом, не той сказкой, доброй феей…
Не
Та
Самая
И это амплуа просто уже задолбало. И я боюсь, что вечно буду играть эту роль. И я боюсь, что упущу шанс сыгарть другого персонажа. И вечно буду ею
Не
Той
Самой
Вечно той, что смотрит в спины любимым, что стоит за левым плечом, что просто терпит. Я так отвыкла, что сама мысль о том, что я могу быть той самой кажется мне неисполнимой мечтой. Неправдой. Эфемерной сказкой. Алым парусом.
А я просто не Ассоль.

Ты знаешь, до одури, зубодробительного скрежета достало быть миленькой и добренькой.
Достало быть удобной.
Я никого не виню, но как же я устала, небо, я адски устала. Устала молча смотреть и болеть. Изнывать болью. Шкерить по углам квартиры свои панику и слёзы, чтобы вновь и вновь нацеплять маску и улыбаться. Потешная. Добрая. И такая уютная.
Ложь.
На самом деле, я злая. Я очень злая. Я умею скалить зубы. Я умею плеваться ядом. Я делаю это чаще, чем ты думаешь. Удивлён? Я просто не хотела показывать. Не хотела, чтобы знал. Потому что, мне казалось, такой я понравлюсь больше.
"Ты слишком добрая. Я не знаю, что делать с этой добротой."
И вот, я показываю зубы. Ну! Я же слишком добрая была, чем тебе это не нравится?! Почему у тебя такие потерянные глаза и глухой голос?! Тебе же плевать!
Тебе плевать, что я изнываю болью.
Тебе плевать, что я вою по ночам, забившись в углу кухни. Вою в себя.
И тебе плевать, что я ухожу порой на работе не чтобы выпить воды и умыть руки, но чтобы спрятать лицо в ладони. Чтобы пролиться солью.
Тебе плевать.
Так чего же ты так смотришь, будто этот яд ударил тебя? Почему? Почему мне так невыносимо больно от твоего взгляда? Почему я чувствую себя виноватой?!
Я виновата?
Я виновата.
Я была несправедлива к тебе?
Слишком зла? Слишком резко оскалила зубы?
И вот я ловлю на себе осуждающий взгляд синих глаз. Да, представь, я не мудрая, не безупречная. Я человек. Я очень и очень устала.
Я хочу забиться в угол и тихо скулить безысходностью?
Ну зачем я тебя люблю? Почему не могу разлюбить? Почему не могу разорвать это в себе, растоптать, уничтожить? Почему снова и снова я смотрю в карие глаза.
И улыбаюсь.
Потому что, на самом деле, рада.
Или мой острозубый оскал - это лишь очередная маска? Ибо проще не смотреть тебе в лицо, чтобы не переломиться внутри. Чтобы не слышать вновь.
Вновь звон в ушах. Бесконечный стеклянный дребезг. Так извечно разбивается моё без конца собираемое из ничего сердце. Ты слышал этот звон, да? Однажды слышал, я помню. Я ведь тоже слышала.
Ну так а меня преследует этот звон.
Прошу тебя, мой родной, мой хороший, позволь мне эту малость. Позволь быть злой, с вечно спрятанными глазами и оскалом. Потому что мой рык, моё кошачье шипение хоть как-то глушит этот извечный звон в моих ушах.
Я всё ещё люблю тебя.
Но не скажу.

Говорят, что вместо уходящего всегда возвращается кто-то другой. Всегда мы уходим навсегда.
Так это ты вернулся?
Или всё же другой?

Вернулся. И я счастлива.
И я ненавижу себя.
Я же могла. Могла вспыхнуть яростью. Почему хочу улыбаться. Тепло и мягко, ловить каждый взгляд, каждый шанс.
Где, блять, твоя хвалёная гордость? ГДЕ?!!!
Гони в три шеи, бесись и злись, господь, рви на части и бей вдребезги.
ГДЕ ОНО?!!!
Они вновь стучатся в глаза.
Скучала, пиздец.
Счастлива до дрожи в солнечном сплетении.
И, сука, снова изнываю от боли.
Я
Никуда
Не
Пойду.

Есть ощущение, что мои нервы испытывают на прочность. Я всё понимаю, ведь мне тоже было и больно и страшно. И проще быть потешной и смешной, чем приоткрывать краешек маски.
Но порой оттуда течёт чёрная желчь. Липкая и злобная. И вот я смотрю в трясущуюся радужку, хмурю брови и рявкаю: "Не играй, блять, на нервах" - и строгий ответ чайно-карих глаз. "А вот теперь обидно".
Простипростипрости.
И иди ты к чёрту.
Мне чаще было обидно.
И снова и снова - нам проще же бить себя осокой. Нам проще лежать спиной на ледяном полу. И, сцепив зубы, смотреть холодной синевой на протянутые руки.
Ну бей, давай, бейбейбей. Не жалко. Уже не жалко.
И сидишь в наушниках. Слушаешь чужую жизнь. Хриплый вокал воет в уши. А глаза пытаются поймать взгляд. Неа, хватит.
У меня всё воет болью. Кричит и ноет.
У меня всё изливается желчью.
И я вновь примеряю маску, сжав до бела кулаки. Устала. Но так надо.
Живи.
Терпи.

Вчерашний день можно описать фразой: "Начали за здравие - кончили за упокой".
У него был день рождения. Он был счастлив. Он улыбался. Крепко обнимал меня, когда я поздравляла его.

- Ты прости, это важно, завтра не получится у меня остаться. Родители приедут, такое всё.
- Ничего, я найду, где переночевать.
- Прости…
- За что ты извиняешься?
- Ну, за то, что выгоняю тебя на мороз…
- Я найду, где переночевать. Просто у тебя мне хочется ночевать.

И по телу тепло. И не надо алкоголя. Просто так хорошо. Улыбка. Улыбка.
Улыбайся.

Улыбка растаяла, когда он увидел её в объятьях другого. Я видела этот внимательный птичий взгляд, поджатые губы. Боги, только не сломайся. Не пусти трещину. Живи. Живи. Живи.

- Ты куда?
- Я до Енисея.
- Я с тобой.
- Там будет холодно.
- Не страшно.
- Идти далеко.
- Ничего.
- Догоняй тогда.

Мы шли. Он тихо говорил, что ничего не понимает. Что очень и очень устал. Я смотрела на него, наверное, у меня в глазах было много боли. Он прятался от моего взгляда.
Он всегда от него прячется.
Он вытащил "хлопушку" - штуку, имитирующую звук выстрела. Не сомневаюсь - собрал он этот потрясающий агрегат сам.

- Готова?
- Да…
- Одна заряжена.
- Хорошо…
- Вторая заряжена.
- Хорошо…
- Я стреляю?
- Да.
- Готова?
- Да стреляй уже!!!

И хлопок. Глаза в глаза, лбом ко лбу. И шум в левом ухе. Звон до головокружения. До оглушения.

- Я тебя не понимаю.
- Спрашивай. Я объясню.
- Я не хочу.
- Почему?
- Я всё себе уже придумал…

Это был сложный вечер. Он плевался желчью, пытался то ли оттолкнуть, то ли оставить. Я тасовала карты. Болели ожоги от сигарет, затушенных о себя в порыве ненависти к самой себе. Я чувствовала, что в груди всё сворачивается в спираль. Больно. За него больно.
Почему он не может быть счастливым?
Почему не могу стать счастливой я?

- Почему ты ушла к подруге?
- Потому что я очень давно её не видела. Соскучилась.
- Ложь.
- Мне нужно было время вдали.
- Ложь!
- И в чём же правда, может тебе виднее?
- Ты оставила нас одних. В ночь на мой день рождения. Зачем ты оставила нас одних?
- Скажи мне ещё, что ты этому не рад.

Пьяные голоса его друзей. "Она тебя не любит, ты ей на хуй не нужен" - я сидела рядом, смотрела на них исподлобья.
И желала им подавиться своими словами.
Захлебнуться в алкоголе.
Сдохнуть. Больно.
"Да а что ты на эту показываешь? Она тут при чём?" - и тут я не выдержала. И тут я уже не видела смысла держать себя.

- Я тут причём?! Я?!!! Хочешь, расскажу?! Смотри, какой расклад красивый: он любит её. А я люблю его. Прикольно, да?! А хочешь самое крутое? Они оба живут у меня в квартире!!! Вот при чём тут я!!!

Я помню, как рисовала на нём чёрным маркером. Писала:
"Но, скажи, я люблю от того, что болит, или это болит от того, что люблю."
Я помню, как пропала. Секунду, когда поняла, что упала в омут. Что бить тревогу уже бессмысленно. Что уже поздно.

- Дай я погадаю тебе…
- На что?
- На человека. Как это ты делаешь.
-…
- Ну, так дашь карты?
-… Бери

Никому никогда не разрешала брать карты, чтобы гадать. Никому. Никогда. Было в этом что-то сакральное. Да и мои таро - это единственное неразгаданное чувство, держащее меня на тонкой грани скептицизма и мистической реальности.
Но ему я разрешила.

- Хочешь, поцелую тебя? Глубоко?
- Ты этого не хочешь.

И взгляд с поволокой. И рука на изгибе челюсти. Чуть резкий разворот и губы на губах.
"Знаешь, я тогда думал, мол, она меня любит. Ей понравится".

- Ты меня не знаешь. Я деспот. Я тиран.
- Ты не видишь того, что вижу я, когда смотрю на тебя.
- Ты видишь то же, что вижу я, когда смотрю на неё.
- Нет. Я не смотрю в зеркало. Я смотрю в окно.

Они - два вампира. Они выпьют друг друга до дна. Они - кровные. Я помню, как она к нему относится. Как я спрашивала: "Давай я вызвоню Ворона" - и она кивала головой. А в синих глазах детский испуг. Она хотела домой. Она хотела к брату. Он ей брат.
Да только кто-то забыл ему рассказать об этом.

- Зачем ты хочешь жить? Тебе ведь больно смотреть на это каждый день.
- Больно.
- Так не проще ли сдохнуть?
- Мне нравится жить.

Ночь. Холодно. Звон в ушах. Грань между мразью и вусмерть пьяного. И не знаешь, куда склонится чаша весов. И плевать.
Мы шли по дороге, мимо свистели машины. Он голосовал, пытаясь поймать попутку. Ругал всех проезжающих на чём свет стоит. Нам было холодно. Я держалась за сгиб локтя.

- Что? Страшно идти по дороге?
- Холодно.

Мы вернулись домой в четыре утра. Нас встретили ушедшие раньше друзья. Мы упали на диван. Тихое ночное: "Дуй сюда" - ладонь на моей спине, сердечный ритм мне в ухо. Дикий, шумный, разогнавшийся. Живое сердце под щекой. Хотелось расплакаться на этой груди. Но нельзя.
Он бормотал. Не мог заснуть, шептал что-то, о чём-то говорил. Я сама выскользнула из под его руки. Зябла под простыней, ёжилась, жмурилась. И засыпала, ожидая нового дня.

Знаешь, ты не хотел, чтобы оно проросло корнями, ты не хотел, чтобы мне было больно, ты хотел, чтобы я поняла, какой ты мудак, и сама оставила тебя. Не вышло. Но в одном ты преуспел. Я ни на что больше не надеюсь.
Вообще.
Я люблю тебя.
У меня всё болит тобой.
Живи.

- Ну и как он тебе?
- Ничего такой. Милый. Хороший.
- Ага-ага, ты только привязываться к нему не вздумай.
- ДАБЛЯТЬ!

Вчера вечером под моей дверью валялся упоротый суицидник. Он стучал руками и ногами в мою дверь, выл, то ли на помощь звал, то ли просил скорой смерти. Я не знаю этого человека, я только вызвала скорую и полицию.
Вчера, стоя в подъезде посреди рек крови, заполняя протокол, я осознала кое-что очень важное. Я жива.
Ничто не стоит моей жизни.
Ничто в этом мире не стоит того, чтобы я доводила себя до подобного.
До истерик. До чернеющих растерзанных вен.
Если у меня не будет меня - ничего не останется. Я жива.
Я жива.
Пляшем.

Как же не вовремя, как же, сука, не вовремя!
Я смирилась с мыслью о том, что я откровенно безнадёжна. За двадцать два года жизни я никогда не была "той самой". У меня были "те самые", что занимали мысли и переполняли сознание, но я такой не была. Я не знаю, в чём причина. Может быть рожей не вышла, может быть - характером. Может быть и то и другое. Не знаю.
Но порой наступает момент и появляется человек. Эта личность прекрасна во всём. Настолько прекрасна, что мы не можем представить себя рядом с ней.
Но вот, личность подсаживается в баре.
Личность берёт за руку.
Личность рассказывает про свою жизнь.
А вечером ты обнимаешь личность и гладишь по волосам. Личность льнёт, улыбается. Личность радуется.
А ты не можешь отпустить себя в этот полёт. Пусть это мимолётное, пусть закончится, когда придёт рассвет - не можешь отпустить себя, открыть, расслабить плечи. Боишься, что всё растворится. Оазис окажется миражом. Страшно.
И куда себя девать потом не знаешь. Мысль рвётся на части - это то самое? Это пройдёт мимо?
Как же не вовремя. Как же, бля, не вовремя.

Я имею позицию. Жёсткую, твёрдую. И не очень люблю её навязывать другим. У каждого своё мнение построенное на своих выводах.
Но когда тебе ссут в уши галимой пропагандой, используя такие термины, как "хохол", "жид", "лях"… Я немного сбиваюсь с катушек. Я люблю и ненавижу людей, а не нацепленные на них ярлыки. И, чёрт побери, как же меня это злит. До дрожи в зубах.
У меня были друзья из Украины. Да, сейчас мы не общаемся, мы перестали общаться лет пять назад, просто так сложилось - иногда общение сходит на нет. Кто-то исчез, кого-то и не было.
У меня есть друзья-иудеи. У меня есть друзья с еврейскими корнями.
Я была в Польше. Да, недолго, но кое-что видела. Я знаю людей, которые были в Польше.
И у нас есть интернет. Гигантская сесть, позволяющая дотянуться до людей из любой точки мира. Сказать им пару слов, узнать их мнение. И, быть может, они не такие уж злые, какими их малюют СМИ.
Так что, да, меня бесит, когда мой опыт называют хернёй, моих друзей - лжецами. Я считаю, что есть гнилой национализм, который ужасен по своей природе. Что нельзя смотреть на человека и видеть лишь нацию или расу. Надо видеть в первую очередь человека.
Доведя меня до точки кипения, мой оппонент начинает использовать запрещённые приёмы. Давить, запрещать. Использовать свою власть над моей жизнью. Да только, мне уже всё равно. Меня не напугать этим злым "запрещаю".
Мне лишь больно, что это мой отец.

Я кое-что поняла. Кое-что важное. Я хочу жить в комфорте. В тёплом одеяле и в маленькой уютной квартире. рядом с людьми, которые мне ближе.
Соррян.